Юпитер внушает ему наклонность к представлениям и к пышности; Марс дает ему орлиный нос, характеристичный подбородок, высокую голову, статность, сравнительно широкую грудь; Меркурий, удлиняя его черты, в широкой степени дает ему все особенности, принадлежащие его влиянию: приличие, чрезвычайную красноречивость, наклонность к административной науке, любовь к делам, чрезмерную ловкость и тайные самопроизвольные откровения, относящиеся к гаданью.
Меркурий научает его, что и когда должно сказать, Марс прибавляет огонь и пылкость, которая ослепляет, магнетизирует, убеждает; это Марс заставляет уноситься, увлекаться его словами. Время от времени снова появляется влияние Венеры и заставляет желать энергии, по контрасту с нежностью.
Когда было нам дозволено исследовать руку одного из величайших наших поэтов, мы испытали минутное смущение, которое не старались рассеять, и в первый раз, с тех пор как стали заниматься хиромантией, мы спросили самих себя, не была ли эта, никогда не обманывавшая нас наука только долгой ошибкой? Мы ожидали увидеть остроконечные и очень длинные пальцы с коротким большим, громадный исчерченный бугорок Луны, быстро падающую к Луне головную линию - все знаки поэзии; мы парировали бы, и почти готовы бы были клясться, и вот мы находим прекрасные и изящные руки, но с смешанными или с несколько четырехугольными пальцами, - узел порядка достаточно обозначенный, чтобы выразить наклонность к положительным занятиям, то есть почти инстинкт коммерции; головная линия длинна, бугорок Меркурия развит, но как будто для того, чтоб доказать нам, что он внушает не одно только красноречие, мы увидели алеф еврейской азбуки, - знак фокусника, чрезвычайной ловкости в обыкновенных жизненных связях.
Так как мы приняли за цель прежде всего испытание истины, мы составили собственное свое mea culpa (сознание своей вины) и сказали Ламартину, с храбростью безнадежности, то, что мы читаем в руке. Он улыбнулся и ответил нам:
- Признаюсь вам, я думал, что имею дело с личностью очень мистической, очень гуманной, и ожидал, что судя обо мне по моим произведениям, вы найдете во мне все качества поэта, но на этот раз, сознаюсь, я должен удивляться: все прочтенное вами в моей руке верно со всех сторон: я писал стихи, потому что мне было легко писать, погому что это было для меня как бы потребностью. Но не в этом было истинное мое призвание, все мои идеи всегда были обращены к делам, к политике и о бенно к администрации.
Пока Ламартин говорил нам, мы чувствовали себя как бы уничтоженными, думая об этом могуществе таланта, который, играя, занимает одно из первых мест в литературе и делается великим для препровождения времени.
Несмотря на уважение, которое мы питаем к такому великому человеку, мы, наверно, сомневались бы, не дала ли нам хиромантия и хирогномия доказательств с нашей точки зрения подозрительных.
Мы были испуганы, найдя их столь верными и, должно сказать, несомненными.
Тогда мы стали отыскивать тайну этой нежности, этих порывов, этого энтузиазма, которыми наполнены столь прекрасные стихи, и вот что нашли мы.
Все высшие люди имеют страсть, которая руководит ими и оживляет их, часто даже они имеют многие, ибо страсти и, пойдем далее, пороки суть только сон и жар, великий избыток богатства, упояющий нас, как упояет всякое богатство, и ведущий нас к упадку, который возбуждается в нас их потребностью действия; это пар, который разрывает машину, если она не может поднять клапана. Эти богатства должны быть сильно разлиты; тут нет возможной скупости; нужно, нужно необходимо, иначе останется на выбор крапива или пальма торжества, часто даже корона или темница. Люди ничтожные вообще апатичны. Нет никого целомудреннее евнуха. Но когда человек, возбуждаемый страстями, борющийся с ними, над ними, господствует, удерживает их или дает им свободу, по своему желанию, дабы с большею роскошью достигнуть своей цели, подобно тому, как греческие воители погоняли своих лошадей, дабы скорее достигнуть победы, тогда... тогда это человек действительно высший. Не ищите великого человека без страстей, вы не найдете ни одного.
Этого-то не хотят понять посредственные умы, которые, упорствуя мерить по своему крохотному росту гигантов человечества, горько упрекают их за их недостатки, которые суть не что иное, как следствие или необходимость благородной стремительности их натуры. Великая река может катить по своим берегам немного тины, принесенной ручьями, прибавляющими новое могущество ее водам; что до этого, когда она составляет богатство и гордость пробегаемой ею страны!
- Вы измяты вашими страстями, - сказал Сократу физиономист Зопирас.
- Вы правы, и так должно бы и быть, - отвечал Сократ, - но я их покоряю.
И Сократ остался типом мудрости и добродетели.
Ламартин обладает самой любящей организацией, скажем даже, самой влюбчивой, какую только можно вообразить. Его линия сердца проходит по всей руке и как при начале, так и в конце обогащена множеством ветвей.
По размеру, бугорок Венеры не имеет ничего необыкновенного, но он покрыт решетками, и на руках у него видно разорванное кольцо Венеры.
Таким образом, все силы сладострастия являют победить и увлечь его рассудок; но богатство сердца облагораживает все его порывы, и из этого различия высших страстей делает избранную нежность, громадную любовь ко всему великому, прекрасному, благородному; его сердце - тигель, в котором материя превращается в золото; его воображение, возбуждаемое жаждой наслаждений, находит их слишком холодными на земле, и на крыльях экстаза уносится отыскивать их в небе.
И тогда, в тревогах его священной борьбы, он скорбит и вздыхает. Его вздохи, восходящие к небу, научаются там языку и гармонии.
Но года возбуждения миновали: когда он истратил свой сон в пламенных вдохновениях его энтузиазма, он стал человеком серьезным, человеком твердым и ясновидящим.
Мы не судим его и не заступаемся за него; мы его рисуем таким, каким он представляется нам и каким показывает его нам изучаемая нами наука. Мы восхищались его смелостью, его красноречием; мы знали его свободного от искушений, перенесенных им в трудные времена; мы благодарны ему от всего сердца, и он кажется нам человеком наивным, родина которого должна быть такою же.
Наконец, хладнокровие и гражданская доблесть Ламартина очень ясно выражены в руке могуществом и спокойствием бугорка Марса. Он сознает свои заслуги. Юпитер, без сомнений, развит, но не слишком и не доходит до исключительного высокомерия.
Ламартин доказал это.
Звезда на Юпитере означает неожиданное положение, до которого он достиг; но две поперечные черты на том же бугорке говорят, что положение это не будет продолжительно и приведет тяжелые испытания.
Из головной, следовательно из бугорка Венеры, выходит линия и направляется прямо к Меркурию; это, как уже видели, многочисленные перемены состояния.
Сатурнова (линия успеха) выходит из Венеры и Луны, основанная, следовательно, на любви и воображении; в равнине Марса она соединяется в одну ветвь, восходит прямо, торжествующая в борьбе, и разрывается позже на несколько обломков, за которыми следует, постоянно возвышаясь; это потерянное высокое положение, разрушенное, но возобновлявшееся в промежутках, так сказать колеблющееся состояние. Сатурнова на левой руке принимает на бугорке форму пирамиды, которая исчерчена, спутана, достигая вершины.
Это великое предназначение, освященное соприкосновением с порохом:
В правой руке бугорок Солнца углублен двумя большими линиями, которые возвышаются параллельно и выражают великие вдохновения; третья оборвана. Эти три линии, если б они были полны, означали бы три солнечные мира: славу, репутацию, богатство. Один из них утрачен.
На левой руке три параллельные линии возвышаются на бугорке Солнца, одна поперечная черта пересекает две из них, третья достигает, не будучи прервана.
Это нам ясно показывает Ламартина, теряющего свое богатство затрагиваемого в его репутации, но слава которого не могла быть оскорблена; и, так как в другой руке линия репутации остается чистою, мы полагаем себя вправе сказать с уверенностью, что слава и репутация всегда ему останутся.
Продолжая наше исследование с хирогномической гочки зрения, мы видим первый сустав большого пальца, скорее развитым для сопротивления, чем для господства; и сопротивление это увеличено его широтой, которая выражает твердость намерения, при надобности доходящую до упрямства.
Быть может, мы ошибаемся, но мы не встречаем у Ламартина сильной веры в сущность религии, его должна быть вся любовь, но логика и особенно философский узел не должны дозволить ему идти далее.
У него длинные пальцы, дающие ему ум в частностях. И как он восхитителен в своих толкованиях и объяснениях. Его длинные пальцы, должно говорить уже все, могут довести его иногда до суетности, но до гордости - никогда. Эта мелочность дала бы также ему в высшей степени деловой ум, ибо его такт громаден и, как известно, он получает от Меркурия восхитительное красноречие и великолепную проницательность, которые легко могли бы дойти до самой тонкой хитрости. Но он каждую минуту останавливается тем же препятствием: его сердцем!
Его рука, так же как и рука Дюма, украшена кольцом Соломона; он был бы царем в сокровенных науках, если бы захотел ими заниматься. Многие стихотворения в его «Медитациях» указывают на это.
Если должно высказать вполне нашу мысль, то мы полагаем, что рука этого великого поэта не имела в юности той формы, какую она имеет теперь; она должна была быть тонкой и гладкой.
Года, положение, случайности развили у Ламартина качества, которые, без сомнения, он имел, но которые были у него только второстепенными, и из которых он сделал главные превосходством своего таланта.
Его наклонности изменились, и вместе с тем необходимо должны были измениться и его руки.
В общем, его рука соединяет самую мужественную доблесть с организацией, подходящей к женской, своею утонченностью, нежностью и самой избранной чувствительностью.
Это очень богатая и прекрасная натура.
