Оглавление
Мы не будем сопровождать на этот раз слова наших писателей обильными комментариями, вся правда в них, в том беспощадном приговоре, который они выносят нам, своими руками творящим историю. И открывая эту правду, они призывают нас покаяться за совершенные нами грехи, в первую очередь раскаиваясь сами. Наши пророки. Наша совесть.
«Кто же мы? Палачи? Жертвы? И покаяние наше по какому статусу — палача или жертвы? Если русский народ — жертва, кто палачи? ДЕвреи, которые вместе с Лениным вернулись из щвейца-рий? Нет, православные, не возьмем греха на душу, не евреи, не Свердловы, не Троцкие. Мы сами. Рабочие. Матросы. Солдаты в буденнов-ских шлемах, бывшие мужики — рязанские, курские, орловские — обращаемся к читателям. В. Сапожниковы. В этом и покаемся. Жертвы — мы. Палачи— мы же.
Ах эти реформы, манифесты, декреты, указы! У нас на Руси всегда на них доставало светлых умов. Без ложной скромности признаюсь, и у меня полна голова реформ. Для первой, самой главной, я еще не придумал твердою названия, скажем так: ассенизационная. Несмотря на то, что слово иностранное, французское, реформа очень простая: надо сначала прибрать гниль, ветошь старую в кучу сгорнуть, сжечь, дурнину разную вырубить. Сделать то, что делает мужик, прежде чем новое поле строить, дом рубить. Это как гроза с ливнем после долгой и тяжкой сухоты, духовного паралича. Очистительный плач о мечте погубленной, о любви несостоявшейся.
Не омыв сострадательной слезой прах недоживших, замученных поколений» строить новую счастливую жизнь нельзя, и да будет услышано это мое покаянное слово. И пусть это будет также от имени страдальца родителя моего,. Константина Митрофановича. А будет ли покаяние от героя -«великого перелома» Игнашки Плюхияа? От потомков его? Я их приглашаю.
Не исключено, впрочем, жив и сам Игнашка, обретаясь в больших заслугах и почтенной старости. Сколько их, жрецов классовой борьбы, бродит-ходит еще по Москве, зловещая сталинская гвардия! Сатана щедро одаривает верных слуг своих долголетием.
...Но Игнашки — из грязи в князи, а настоящие князья? Голубая кровь, белая кость — давние наши господа? Как у них с покаянием? Большевики владели нами семьдесят лет, белая кость — столетия, а кто из них лучше, кто хуже — не знаю, не скажу. Оба, наверное, хуже. Хотя бы потому, что крепостное право придумали все же не большевики, а дворянство. И дворянству в лице потомков его, современников наших, в первом грехе покаяться бы. За гнусное право продавать единоверцев своих, как лошадей и собак, как хомуты и телеги. Продавать с землей и без, с детьми и без детей...
Целые губернии голодали - и такое случалось на Руси, - вымирали целые уезды, но ни один из господ, чьи крестьяне бедствовали, не пустил себе пулю в лоб. Из чувства ответственности, сострадания христианского...
Я не стыжусь роли плакальщика о судьбе родного сословия — слеза моя от души. Но и роли судьи не убоюсь, хотя бы по праву происхождения. Мой приговор — не убийство то было - тридцатый год — самоубиение. Грех тяжкий, постыдный, никому Милосердным непрощамый...»
Лишь обретя веру, мы, россияне, можем двигаться дальше, потому что вера дает стойкость и силы противостоять лжепророкам:
«...Моление на Руси — очистительное таинство духа. Оно не только испрошение Помощи у Бога, покаяние перед ним и благодарение его, а первей всего собирание всех личных сил, всей моготы своей перед трудным делом или опасной дорогой. Это и светлое сопряжение собственного ума-разума, и беспощадное осуждение в себе дурных слабостей, и жаркое — в слезах — поименное поминание умерших или убиенных на войнах родных чуть не до третьего колена. Да, моление на Руси — это выявление в себе духовной жизнестойкости... даже самое тяжкое усилие все же легче дается верующему человеку, ибо оно, сопряженное с молитвой, вдвойне и жарче, и плодотворней в своем свершении, нежели то же самое усилие для человека сугубо высокомерного, с выстуженным сознанием атеиста. Ведь атеизм — это наукообразный гололед: редкие безумцы проходят по нему, не заморозив души или не свихнув головы. Но атеизм еще и злобный оборотень; сживая со свету православную религию, сам же и утверждается на место ее как религия политических догм, а может, и ересей; сродни с теми, которые яростно внедряла на Руси тайная община еретиков во главе с неким Захарием...»
«Работать над собой — умом, душой, развивая и расширяя в ней добрые начала, гнать из нее все злое» — вот что вещает нам писатель А. Романов.
—И неведомо нам, и впрямь неразумеющим, что когда-то на Руси жизнь людскую, утверждали «через умное и сердечное делание». Й не расписывали ее по пятилеткам, а вседневно и всеучастливо вкладывали свои труды в неделимость времен, и в будущее шли» как в подвиг. Вот Нил Сорский. Вот Дионисий. Вот Лёв Толстой!.. А мы-то, нынешние, до того испоганились, что ни о каком духовном самоусовершенствовании и думать не желаем. Лишь по рабской привычке опять надеемся, что жизнь на Руси наладится кем-то и без нашего «умного и сердечного делания...».
Гнать из своего сознания чувство раба, воспитывать новое поколение — раскованное в мыслях и благородных поступках, чтобы оно строило жизнь свободную и справедливую.
«...Пророк Моисей после рабства египетского сорок лет водил по пустыне народ свой, прежде чем привести его в Землю Обетованную. Суров, был промысел пророка: испытавшие рабство должны остаться в пустыне. Все до единого!
Земли Обетованной достойны лиш новые, юные, рабства не знавшие».
«...Нет для нас Земли Обетованной, кроме Родины нашей, которую мы хоть и сохранили, но сумели уберечь от нашествия бесов тьмы, воинов ангела зла.
Нет у нас и Пророка, мы одичалое стадо, бредущее невесть куда. Что же есть у нас? Что осталось? Могилы отчие, хоть и поруганные. Прошлое, великое и постыдное, злое и прекрасное. Есть поколения новые — не так уж и мало. С чего же начать?
Я начал с покаяния. Покаемся, братие, ибо путь к возрождению лежит через покаяние, через осознание своих грехов, через Очищение духа народного от духов бесовских».