Есть такое выражение: «Рукописи не горят». Смысл его становится понятным, когда берешь в руки книгу, изданную полвека назад или и того больше, начинаешь читать, и временные границы перестают существовать. Появляется ощущение, что все, что описывается на страницах этой книги: жизненный уклад, вопросы и явления общественной жизни, поведение руководящей верхушки, положение маленького человека и многие другие проблемы, волнующие героев былой эпохи, иного временного отрезка, их размышления о текущем моменте — настолько похожи на то, что происходит в данный момент в данной стране с тобой и твоими соотечественниками, что диву даешься, как автору удалось предвидеть, что будет испытывать твое поколение, что будет смущать и волновать его душу. Будто и не было бега времени, перемен, достижений научно-технического прогресса, изменений в человеческом сознании. И автор со своей философией, взглядами на ход событий, описаниями происходящего воспринимается вполне современным. Потому что, постиг смысл вещей, потому что предугадал ход событий. Потому что — пророк.

Мы знаем множество имен, которые были вычеркнуты из списков литераторов только из-за того, что их творчество не соответствовало идеологии единомыслия, которая существовала у нас в стране на протяжений семидесяти лет.

К их числу относится Пантелеймон Романов, родившийся в конце девятнадцатого столетия, в 1884 году. Он стал популярен после Октябрьской революции, начав осуществлять свой замысел создателя «художественной науки о человеке». Но уже в начале тридцатых годов он получает репутацию выразителя интересов классового врага, воинствующего мещанства, писателя слишком прямолинейного и простого, чуждого советской литературе. Не сумел «подняться» до восхваления тех грандиозных свершений, которые происходят в послереволюционный период. Его обвиняют в фотографизме и очернительстве и долгие десятилетия просто замалчивают.

Его произведения, по-новому оцененные современной критикой, как раз и отличаются большим проникновением в суть явлений. В них есть прозрение настоящего, прошедшего и будущего. Это относится прежде всего к его эпохальному роману «Русь», в котором он описывает реальную жизнь народа в предреволюционные годы, в период войны и революции. В нем он передал дух эпохи, все ее реалии, проблемы, чаяния и заботы, тревоги, которые самым удивительным образом совпадают с тем, чем мы живем сейчас. Как будто не прошли десятилетия, а все происходит сейчас, в нашей действительности, и ничего не изменилось.

Вот они, реалии нашей действительности:

«.. .Теперь все больше сидели по своим углам. Все стало беднее и серее. Износилась земля, или переменился народ, но не стало уже былой широты, хлебосольства и радушия. Дела не шли, имения разваливались, денег было мало, и уже нельзя стало радоваться каждому случайно заехавшему гостю и кормить его. И так все отвыкли от людей и привыкли к вечным нехваткам, что уж с испугом оглядывались на окна, когда на дворе слышался лай собак и звон бубенчиков подъехавшего экипажа...»

Тому, кто, прочитав вышеприведенный кусочек из «Руси», не согласится с нами, скажем: «А помните, у нашего юмориста Яна Арлазорова была еще недавно юмореска, когда двое супругов, заслышав звонок в квартире, убирают кусочки сервелата со стола, буквально считанные кусочки, а потом, когда им все-таки приходится кормить гостей, пришедших как раз именно с целью поесть, они с болью в сердце отрезают куски и считают про себя стоимость каждого, поданного на стол. У всех показанное вызывало искренний смех, потому что это не в нашей ментальное — не угостить пришедшего гостя. Сейчас же, если и смеемся, то эхо смех сквозь слезы. Нищета стала реальной действительностью, потому что у многих в наше время бывает и так, когда гостю невозможно предложить даже чая: в доме нет заварки».

Следующая реалия:

«...Не стало простоты, и как-то рассыпались все связующие звенья между отдельными людьми.

В старину все было» просто, вся жизнь была разделена на обыкновенные дни и торжественные — именины, праздники, семейные торжества — когда люди собирались к соседям, поспевая к утреннему пирогу, потом переходили в зал за большой, уставленный десятками приборов стол. Отведывали одной, другой настоечки, лица оживлялись, громко и весело стучали ножи и вилки, Поднимались и чокались рюмками в честь виновника торжества, я обед среди налитых бокалов вина и отложенных в сторону салфеток — заканчивался в дружеских разговорах только в сумерки. А потом расставлялись столы в низких гостиных с кожаными диванами, с портретами Предков и с печами с отдушниками, распечатывались тяжелые, приятно-тонкие новые колоды атласных карт, скользившие в руках. Ставились по углам свечи, и старички, блестя лысинами, раздвинув фалды сюртуков, садились на всю ночь до утра.

Спорить было не о чем, все было ясно, и все в главном были согласны: береги Отечество и православную веру, поддерживай национальную славу дедов, ешь, пей с друзьями и веселись. А когда придет срок и призовет вечный судия, ложись и умирай в своем старом, прочно выстроенном еще предками доме...»

Это было в далекие времена, обрисованные писателем, это, хотя и намного реже, встречается и сейчас. Разделилось общество, рвутся семейные узы. Возможно, и не страшно, что ушла из жизни патриархальность, хуже другое — враждебное отношение друг к другу:

«Теперь с каждым годом все больше и больше уходило из жизни веселье. Если все были согласны в главных убеждениях, то теперь стали разбиваться на группы, всегда враждебные одна другой...

Теперь не было в жизни ни одного прочного вековечного центра, вокруг которого сходились бы люди, как около чего-то незыблемого и непререкаемого. В жизни появлялись вопросы, а около вопросов отдельные партии. И чем больше вырастало вопросов, тем больше вырастало групп и партий, которые спали и видели — утопить в ложке воды своих противников, которых считали или тупыми, отсталыми людьми, или предателями, или разрушителями.»

Стоит почитать нашу прессу, послушать предвыборные выступления кандидатов во власть — не то ли услышим и мы сегодня?

Из жизни ушла радость. В сердцах поселилось уныние. Это про нас. И у нас был период, когда мы начали стыдиться своей истории, своей прожитой жизни, а нас виноватили новые «мыслители», не пережившие всех тех испытаний, которые вышита на долю старшего поколения. И про политизацию общества верно. Все это про нас:

«...Старинные праздники проходили тоскливо, серо и уныло. Всем было уже как-то неловко придерживаться старинных устоев и обычаев, когда выяснилась ретрограднее» всех этих национальных красот. И многое из того, что в старину казалось священным и не подлежащим никакому обсуждению, теперь не только ставилось под сомнение, но многого стыдились и от многого отрекались, как от позорного своей отсталостью наследства.

...Теперь же если и собирались, то только на каком-нибудь юбилее общественного и политического деятеля, а не празднике, и говорили только о политике, общественности и угнетенных массах... Но когда говорили о политике и общественности, то не оказывалось почти ни одного человека, который был бы согласен во всем со своим соседом. Сходились в целях — расходились в тактике. Сходились в тактике —расходились в целях».

А это о наших спорах, когда мы начинаем дискутировать о том, как нам дальше жить:

«Главных течений было два. Одно стояло за то, чтобы во всей целостности сохранить старинные православные заветы, прежнюю силу и доблестную славу родной земли с подчинением единой воле помазанника. Другое стояло за полное искоренение этих православных заветов, доблестной славы предков и самого православного помазанника как наследия деспотизма и невежества.

«Сохраните все, и настанет золотой век, — говорили представители первого течения, ~ государство будет могуче своей целостность». Соседние народы и государства будут с боязнью и уважением прислушиваться к каждому слову великого царя и могучего своей верой народа русского...»

Следующее высказывание П. Романова иллюстрирует наше отношение к вопросу о Балканах.

Наши политолога, депутаты, журналисты веди дискуссию о том, надо ли нам поддерживать югославов, и мнения были прямо противоположными:

«Война между Сербией и Австрией не имела бы большого значения. Но говорили, что Россия не может остаться равнодушной вообще ко всякому притеснению слабейшего со стороны сильного, а в частности, к притеснениям братьев-славян, по отношению к которым Россия была связана духовной повинностью держать их под своей могучей защитой.

...Таким образом, вопрос с Балканским полуостровом осложнялся до возможности участия в войне и России, если она, верная своим заветам, выступит на защиту слабого.

Но в возможность войны никто не верил. Все были убеждены, что стоит только императору с высоты престола заявить о своем отношении к этому вопросу, как слово русского царя сразу отрезвит кого угодно...» И мы ждали каких-то особых заявлений от нашего главы государства, думая, что его слово разрешит проблему.

У Пришвина есть фраза: «Если теперь стать далеко и смотреть так, что все ваше строительство провалилось, то причина этого будет в чрезмерном, подавляющем всякое личное творчество развитии бюрократии». А что это такое? Первый же попавшийся под руку нам словарь информирует: «Бюрократизм — метод управления или ведения дела, отличающийся преобладанием канцелярщины, волокиты, заботы о формальной стороне вопроса, отсутствием интереса к существу дела, оторванностью от народа, безразличием к его нуждам и потребностям*. Бюрократия и сейчас процветает махровым цветом, чиновники предпочитают отписки, и ходит человек по заколдованному кругу. Ну и плохая организация всякого рода заседаний, недисциплинированность членов властных структур, их невыдержанность возвращение к натуральному хозяйству, то есть вынужденность городского населения производить свои собственные продукты на дачах и огородных участках, невозможность ежедневного общественно полезного оплачиваемого труда из-за сокращения рабочих мест, то есть безработица в нашей стране — и есть то самое предсказанное писателем провидцем приспособление к реалиям двадцатого века?

«...То, что первоначально было самым существенным занятием высокоразвитых умов, самых зрелых, нравственных и умных членов общества, мало-помалу становится второстепенным времяпрепровождением и, наконец, детскою игрой». Высшее образование, научные разработки, изобретения — детская игра?

Так же, как и Джеймс Джойс в «Улиссе», Нордау пишет о книгах, которые будут читать люди последнего десятилетия двадцатого века: «...Книги, которыми наслаждается избранная публика, издают странное благоухание, в котором можно почувствовать запах ладана... и нечистот с преобладанием того или другого... Очень в ходу Истории с привидениями, но непременно в научном облачении гипнотизма, телепатии, сомнамбулизма... и эзотерические романы, в которых автор дает чувствовать, что он мог бы, если б только хотел, сказать многое из области кабалы, факиризма, астрологии, белой и черной магии. Люди опьяняют себя туманным утверждением слов символистов.

Обыватель видит в этих явлениях моду и гонится за новизной, эстетик говорит о «тревожном искании нового идеала», а врач «тотчас же узнает... в склонностях и вкусах людей общую патологическую картину двух патологических состояний, с которыми он отлично знаком: вырождения и истерии, легкая форма которой известна под именем неврастения. Еще Морель, греческий психиатр, дал такое объяснение вырождению: «Под вырождением следует разуметь патологическое уклонение от первоначального типа. Вырождение заключает в себе такие наследственные элементы, что человек, пораженный им, становится все более неспособным исполнять свое назначение и что умственный прогресс... подвергается опасности в его потомстве...»

Низкое качество литературы, сомнительные вкусы книгочеев, утрата интереса к поэзии (нищему люду не до лирики, а наши практичные люди бизнеса вряд ли столь романтичны и чувствительны) — и это предсказано Максом Нордау в «Вырождении»:

«...Стих... первоначально был единственной формой словесности; теперь же он заменен прозою и сделался почти атавистическим способом выражения. На наших глазах теперь совершается падение романа: серьезные и высокообразованные люди едва удостаивают его вниманием, и он читается преимущественно женщинами и юношами.

...Басни и сказки были прежде высшим произведением ума. Они служили выражением сокровенной мудрости племени и его самых драгоценных преданий. Теперь это специальный род литературы, пригодный преимущественно для детей...»

А вот и об утрате искусством своих позиций: «...По прошествии нескольких столетий искусство и поэзия сделаются чистым атавизмом и будут цениться только особенно впечатлительною частью человечества — женщинами, молодежью и, может быть, детьми».

Однако: «Извращенные формы искусства не имеют будущности. Они исчезнут,, когда цивилизованному человечеству удастся преодолеть теперешнее свое состояние истощения».

Как в воду глядел выходец из Венгрии, давая характеристику конца двадцатого века. Разве это не про нас?

«Целый период истории видимо, подходит к концу, и начинается новый. Все традиции подорваны, и между вчерашним и завтрашним днем не видно связующего звена. Существующие порядки поколеблены и рушатся; все смотрят на это безучастно, потому что они надоели, и никто не верит, чтоб их стоило поддерживать.

Господствовавшие до сих пор порядки и воззрения исчезли или изгнаны, как свергнутые с престола короли, и их наследства добиваются законные и незаконные наследники. Между тем наступило полное междуцарствие со всеми его ужасами: смещением властей, полной беспомощностью масс, произволом сильных, появлением лжепророков, нарождением временных, но тем более деспотичных властелинов. Все ждут не дождутся новой эры, не имея ни малейшего понятия, откуда она придет и какова она будет...»

Он говорит об ожидании людьми конца света, будто побывав в августовских днях-1999 года.

«Не в первый же раз в истории наблюдается распространение подобного смутного страха. С приближением 1000 года это чувство овладело всеми христианскими народами. Но оно существенно отличалось «от конца века». В исходе первоначального тысячелетия христианской эры страх порождался чувством полноты, привязанностью к ней. Кровь кипела, люди чувствовали себя способными наслаждаться, и мысль погибнуть со всей Вселенной казалась ужасною и невыносимою: ведь было столько вина, столько красивых женщин, столько сил наслаждаться!

В настроении «конца века» ничего подобного нет. Оно не имеет ничего общего с меланхолией Фауста, когда он на- склоне лет вспоминает всю свою жизнь, гордится достигнутым, но в то же время видя, что многое еще только начато, еще не совершено, испытывает страстное стремление довершить неоконченное и даже ночью не находит себе покоя и вскакивает с возгласом: «Спешу исполнить, что задумал». Совершенно иным представляется настроение «конца века». Это бессильное отчаяние человека хилого, который чувствует, что он постепенно приближается к смерти среди цветущей, животворящей природы, зависть богатого старого развратника, который видит влюбленную парочку, удаляющуюся в дальний уголок молчаливого леса...

Основной смысл «конца века» заключается на практике в отречении от традиционной порядочности, которая в теории еще вполне признается. В распутном человеке оно выражается разнузданностью инстинктов; в черством эгоисте — полным пренебрежением к ближнему и к его интересам, разрушением всех преград, которые сдерживают грубое корыстолюбие и жажду наслаждений; в скептике — беззастенчивым проявлением низменных стремлений и побудительных мотивов, которые до сих пор если не подавлялись, то лицемерно скрывались; в верующем — ослаблением веры, полным материализмом; в эстетике — полным отрицанием в искусстве и бессилием производить впечатление старыми формами, во всех же людях вообще — несочувствием к прежним порядкам, удовлетворяющим в течение целых тысячелетий требованиям логики, сдерживавшим преступные порывы и содействующим появлению прекрасных художественных произведений...»

«...Настроение времени проникает в самые глубокие слои и вызывает даже в их самых темных и неразвитых людях странное чувстве; беспокойства, своего рода морскую болезнь, которая, однако, не доходит у них до своеобразных прихотей, свойственных беременным женщинам, и не выражается в новых эстетических потребностях... Лишь самое ничтожное меньшинство находит искреннее удовольствие в новых направлениях и убежденно провозглашает, что в них спасение, и надежда, и будущность. Но это меньшинство наполняет собою вею видимую поверхность общества, подобно тому как ничтожное количество масла широко распространяется на поверхности моря. Оно состоит из богатых и известных людей или фанатиков; первые дают тон всем глупцам и пустомелям, вторые влияют на слабых и не самостоятельных людей и запугивают робких. Толпа делает вид, что ее вкусы совпадают со вкусами сторонящегося от нее меньшинства, которое с видом величайшего презрения проходит мимо всего, что до сих пор считалось прекрасным, и таким образом, на первый взгляд может показаться, что все образованное человечество усвоило себе эстетические вкусы людей «конца века»...»

Про расцвет наркомании: «...Вместо нынешних трактиров возникнут особые заведения потребителей эфира, хорала и гашиша. Число людей, страдающих извращением вкуса и обоняния, до такой степени разрастается, что будет уже выгодно открывать специальные заведения, где желающие могли бы вкушать из роскошных сосудов разного рода нечистоты и вдыхать в обстановке, не оскорбляющей их эстетического вкуса и не нарушающей их комфорта, воздух, наполненный миазмами и запахом экскрементов...» .

О падении нравственности и утрате целомудрия: «Половая психопатия в самых различных своих проявлениях до такой степени усилится и распространится, что надо будет подумать о соответственном пересмотре нравов и законодательства. Моды подвергнутся коренным изменениям. Мазохисты и пассивисты, из которых будет состоять большинство людей, будут носить костюмы, напоминающие своим покроем и цветом женские. Женщины, желающие нравиться этого пошиба мужчинам, наоборот, будут носить мужское платье, монокли, сапоги со шпорами, держать хлыст в руке и не иначе выходить на улицу, как с сигаретой во рту. Число людей « извращенным половым вкусом... увеличится... Стыдливость и благопристойность сделаются достоянием прошлого как предрассудки и будут встречаться как атавизм у жителей захолустных деревень. ...В театрах же будут нравиться лишь пьесы откровенно эротического характера и кровавые преступления...

Прежние вероучения почти совсем лишатся последователей и учеников. Зато возникнет множество спиритических общин и тайных обществ, которые будут содержать вместо священников пророков, заклинателей мертвецов, колдунов, гадальщиц, хиромантов».

«Посредством искусства иногда посылаются нам смутно, коротко такие откровения, каких не выработать рассудочному мышлению», — сказал однажды А. Солженицын.

Его слова самым непосредственным образом относятся к Альберту Робида. Француз Альберт Робида был Писателем-фантастом и гениальным художником. Его творческие прозрения поражают и сегодня. Родился он на юге Франции в 1848 году, 14 мая. Рисовать начал с младых лет. Позже рисовал карикатуры, делал иллюстрации в разных журналах. Был великим путешественником, побывал во всех уголках своей страны, ездил за границу.

В 1883 году в Париже вышла его книга «Двадцатое столетие», спустя несколько лет появилась . «Электрическая жизнь». В этих книгах» он заглянул в будущее и сделал поразительные предвидения, описав «технические чудеса» грядущего века. Робида напророчил чуму нашего века — СПИД, и можно сказать, что он предсказал чернобыльскую катастрофу. Ее прообразом является чудовищная авария, происшедшая на мощной электростанции из-за поломок в большом резервуаре:

«После полудня 12 декабря 1995 года вследствие какой-то глупости, причина которой так и осталась невыясненной, разразилась над всей Европой страшная электрическая буря так называемая торнада. Причинив глубокие пертурбации в правильном течении общественной и глобальной жизни, авария эта принесла много неожиданностей», — читаем на страницах его романа.

Здесь же можно найти и предвидение создания ядерного оружия:

«... Не довольствуясь тем, что электрическая энергия является могущественным орудием производства, ярким светочем, рупором, передающим глас на какое угодно расстояние на суше, на море и в межпланетном пространстве, электричество выполняет, кроме того, еще тысячи других различных обязанностей. Между прочим, оно служит в руках человека также оружием — смертоносным и грозным оружием на полях сражений...»

Всем в мире известно, что это «смертоносное и грозное оружие» было впервые изобретено в России, и сам же его создатель, А. Сахаров, которого записывают сейчас в пророки XX века (речь о нем, его высказывания приводятся и на страницах нашей книги), предостерегал от страшных последствий его использования во зло..

Французский пророк-писатель Робида как бы предвосхитил и взрывы атомных бомб в японских городах Хиросима и Нагасаки. В произведении «Часы минувших веков», которое увидело свет в 1898 году, Робида рассказывает о создании «бомбы величиной с горошину способной уничтожить целый город. Это изобретение, предвидел он, сделает некоторых политиков жестокими, что приведет неминуемо к «великому бедствию» и «великому ужасу».

Однако есть на страницах его пророческих произведений и оптимистические предсказания.

В конце концов, опомнившись от великого ужаса, люди создадут «Великий Совет предохранения от ошибок прошлого без политиков». Уцелевшая часть человечества извлечет уроки из трагического прошлого.

«...Род человеческий, уцелевший и не погибший, по крайней мере, полностью, наконец-то облагоразумился. Человек вышел из великого бедствия и стал шествовать по бороздам, проведенным его предками», — пророчествует великий француз.

В том же научно-фантастическом романе «Электрическая жизнь» он говорит о последствиях чудовищной эксплуатации природы, загрязнении окружающей среды вследствие промышленного развития:

«...Нашим героям наконец-то удалось вдохнуть в себя чистый воздух, не загрязненный дымом чудовищных заводов и фабрик. Здесь можно было дать полный отдых мозгу и нервам, почувствовать счастье и вздрогнуть от радости жизни!»

Он нисколько не ошибся, предсказав, что у людей XX столетия быстро будет изнашиваться нервная система. Правда, старение моментальное, по Нострадамусу, переносится на 2088 год. Причиной старения, по Робиду, будет служить как сверхбыстрый темп жизни, так и экология:

«Из-за лихорадочной поспешности жизни XX века люди быстро будут стариться: в 45 лет станут выглядеть как 70-летние. Омоложение будет происходить под особыми колпаками...»

«...Лихорадоточие — спешное существование среди загрязненных дымом чудовищных заводов и фабрик — заставит бежать человека от всего созданного им в поисках тишины и глотка воздуха..»

Есть у Робида предсказания о больших возможностях химической науки, с помощью которой будет восстанавливаться плодородие в почве. Для стимуляции всхожести и роста семена будут подвергаться электрообработке.

Предсказал он также возможность создания искусственной пищи, и не только: он «увидел» внутренним своим взором человека, одаренного даром прозрения, возможность создания искусственного человека! Герой его книги «инженер-медик Сьюфатен, славный малый, был выращен искусственным путем — в реторте».

Его рисунки, которые ему подсказывало его провидческое воображение художника, также демонстрировали достижения техники предстоящего века, которые воплотились в жизнь в нашем столетии. Это были громадные воздушные корабли, изображения метрополитена, телефоноскопа, фонографа, орудий химической артиллерии, подводных броненосцев и торпед.

Своим гениальным умом писателя и художника-провидца, данным ему от Бога, он прозрел создание строительных материалов, из которых будут сооружаться жилища горожан будущего. Он предсказал, что дома будут возводиться из искусственного гранита и стекла с использованием «огнеупорных пластмасс и трубчатого алюминия».

Непременным атрибутом каждого дома, по его предсказаниям, должен был стать телефоноскоп (телевизор и телефон), включаемый при помощи; кнопки, с помощью которого можно будет слушать «телегазету» с новостями. Телефоноскоп даст возможность, предугадывал он, «навещать родных и быть в гостях, не выходя из дома», в котором не будет такого помещения, как кухня, так как можно будет заказать готовые обеды с помощью телефоноскопа или питаться концентратами в виде пилюль. Видимо, наподобие тюбиков с искусственной пищей, которые впервые начали использовать наши космонавты на борту космического корабля.

Что касается конкретных предсказаний художника о России, так это приход к власти коммунистов. Один из его героев, Роберо Лафокард, говорит:

«Коммунисты, которые завладеют властью, быть может, грубо и не совсем на законных началах ниспровергнут старый порядок.

Все руководство страной будет осуществляться людьми из особого Центрального комитета, и половина собственного населения будет посажена», — пишет он, явно предсказывая страшные процессы 1937 года.

По свидетельству сестры В. И.- Ленина, .М. И. Ульяновой, в домашней библиотеке их семьи была книга «Часы минувших эпох», принадлежащая перу Альбера Робида, и будущий вождь мирового пролетариата любил читать ее и рассматривать в часы досуга.

По предсказаниям французского прорицателя. революция в России должна была произойти после войны в Европе в 1924 году. Несмотря на то. что несколько ошибся в точности исполнения греков, он все же стал свидетелем осуществления своих пророчеств о мировой войне (первой) и последовавшей за ней революции 1917 года в России.

Есть в его книге «Часы минувших эпох» и такие строки:

«Позади каждой эпохи видна новая, позади каждого поколения уже слышны шаги последующего, которое выступит на сцену, когда наступит его час на глазах вечности».

Прошлое перетекает в настоящее и будущее, будущее становится прошлым. Так совершается круг вечности бытия на Земле, сегменты которого дано прозревать избранным — пророкам.